– Прошу тебя, – отчаянно извиваясь, шепчу я, касаясь его щеки ладонью со всей нежностью, на которую способна. – Я так тебя люблю, пожалуйста.

Я вижу, как он вздрагивает и меняется в лице, резко отстраняется, глядя на меня тяжелым взглядом потемневших глаз.

– Это не любовь, Маша. Тебя просто давно не трахали, – насмешливо бросает он, вытирая пальцы о подол моего платья и уходит, оставляя меня, униженную, оглушенную, разбитую на части.

Эту ночь я провожу в одной из спален, рыдая в голос. Это невозможно передать словами. Мой разум не принимает такую реальность. Я словно нахожусь в дурном сне, в одной из альтернативных реальностей в другом измерении. Потому что в этой реальности такого не могло случиться. Не с нами…

Один чертов поцелуй.

Я больше не считаю, что заслужила подобное отношение. Каждое преступление должно караться соизмеримым наказанием. Дима, как адвокат, должен был знать об этом. Мое наказание оказалось слишком тяжелым, мучительным и разрушительным.

Но я ошибалась, когда думала, что достигла своего предела.

Все эти месяцы, отчаянно сражаясь за свой брак, пытаясь вернуть внимание мужа, я не задумывалась о том, что его воздержание от близости со мной может быть не просто наказанием или охлаждением. Мне и в голову не приходило, что у него может появиться кто-то на стороне. Я так часто ревновала Солнцева раньше, но сейчас, зациклившись на своей беде, я почему-то упустила из внимания тот факт, что, возможно, где-то мой муж уже получил все, что ему нужно.

Такая мысль появилась чуть позже, точнее, не просто появилась, а стала свершившимся фактом, на который невозможно было просто так закрыть глаза.

Я узнала совершенно случайно. Он приехал с работы ночью, бросил в гостиной пальто и сразу поднялся наверх, в очередной раз отказавшись от нагретого ужина. Привычно проглотив обиду, я взяла пальто, собираясь его повесить в гардеробный шкаф, но оно выскользнуло у меня из рук и упало на пол. Из карманов вывалилась мелочь, ключи от нашей квартиры и …пачка презервативов. Мы с ним не занимались сексом несколько месяцев, хотя и раньше не пользовались данным видом контрацепции. Сразу после родов я поставила себе гормональный контрацептив, предохраняющий меня от беременности. Я смотрела на яркую коробочку с блестящими буквами и не верила своим глазам. Никогда не думала, что обычный прямоугольный предмет сможет вызвать у меня такой ужас. Я не могла себя заставить собрать рассыпавшиеся предметы обратно, и какое-то время смотрела на распечатанную пачку презервативов, как на ядовитую змею, которая вползла в мой дом, чтобы жалить меня еще сильнее…. Закрыв ладонью рот, чтобы не закричать от бессильной ярости, я зажмурилась, переводя дыхание. Протянула руку, чтобы брезгливо взять двумя пальцами и убрать обратно.

Я не сказала ему ни слова. Просто перенесла свои вещи в соседнюю спальню. Даже находиться с ним в одной комнате стало невыносимо. Все потеряло свой смысл. Я смотрела следующим утром, как он завтракает, улыбается Еве, смеется и дурачится с ней, как обычно вырезая меня из их веселого мирка. И я внезапно поняла, что с ним случилось.

Что случилось с нами.

Это было так просто.

Но неисправимо.

Я не знала, совершенно не знала, как можно исправить то, что мы натворили.

Мое сердце разбилось на осколки, когда я увидела на полу те презервативы, но даже не предполагала, кем была женщина, которая получила моего мужчину. Значила ли она для него что-то, или он просто удовлетворял свои потребности. Я не застукала их на месте преступления, я, вообще, ничего о ней не знала. И все равно боль была нестерпимой. Не злость, а именно боль, и желание закрыться от нее. Спрятаться. Задвинуть подальше.

И Дима делал то же самое. Отрезая меня от себя, закрывался от боли, которую я ему причинила. Я должна была догадаться раньше, но тогда я не была на его месте, не знала того, что знаю сейчас. Мое преступление было страшнее внезапностью. Не было никаких причин для того, чтобы возникла ситуация с Марком, кроме моих чувств к нему, которые были и …есть, но это все не то… не то, что мне нужно. Жаль, что поняла я это слишком поздно. Сейчас меня волновал только мой муж. И только он.

Несмотря на кажущееся равнодушие, Дима тем утром все-таки заметил, что со мной что-то происходит. Когда подошло время собирать Еву в детский сад, его обеспокоенный взгляд замер на моем лице, пристально изучая все оттенки моего отчаянья. У меня не было сил притворяться. Обняв Еву, я взяла ее на руки, целуя маленькую теплую щечку туда, куда только что ее целовали губы моего мужа. Я закрыла глаза, чтобы скрыть набежавшие слезы, пряча лицо в ее вьющихся кудряшках. Но дети не могут долго выдерживать объятия. Моя непоседа вырвалась, не дав мне восстановить душевные силы. Выдохнув я отпустила ее, поднимая глаза на мужа, который, как оказалось, пристально наблюдал за мной.

– Что-то случилось? – спросил он, вытирая губы салфеткой. Я задержала взгляд на его чувственных губах, думая о том, кого теперь они целуют и как часто.

– Ничего, – я отрицательно качнула головой.

– Ты перенесла вещи, – заметил он сухо, вставая из-за стола.

– Тебе пора на работу, – глядя на настенные часы, сказала я пустым невыразительным тоном.

– Ты не ответила, – настойчиво произнес Дима. Наши взгляды встретились. Я сделала шаг вперед. Еще один. Он смотрел на меня в замешательстве, пока я не приблизилась вплотную. Обхватив ладонями его лицо, я поцеловала его в губы с пронзительной нежностью. Мое сердце отбивало дробь. Так больно, что я едва могла дышать, но и оторваться от него нет было сил.

От него пахло кофе и разбитыми мечтами.

Он поднял руку и мягко обхватил мое запястье, но не отдернул, а нежно погладил легкими, едва ощутимыми касаниями.

– Что случилось, Маш? – тихо повторил он свой вопросы, когда я оторвалась от его губ.

– Все хорошо, Дим. Просто хотела пожелать тебе удачного дня, – прошептала я, мягко отстраняясь. – Пойду одевать Еву.

Я чувствовала спиной его напряженный взгляд, пока шла к лестнице. Я хотела кричать, но продолжала улыбаться.

Я всегда думала, что измена – это стыдно, это то, что нельзя прощать ни при каких обстоятельствах, это самый низкий вид предательства, самый разъедающий душу яд.

Но теперь, когда сама столкнулась с изменой, как с реальностью, моей реальностью, я не чувствую в себе такой уверенности, такой силы, которая позволила бы мне быть гордой, встать, собрать свои вещи, забрать дочь и уйти, громко хлопнув дверью.

Что значит гордость и достоинство, когда на кону будущее твоей семьи? Или, когда ты любишь, все равно любишь человека, который причинил тебе боль. А если ты чувствуешь ответственность и собственную вину за то, что он сделал? Как быть в таком случае?

Я решила не сдаваться в тот самый момент, пока смотрела, как выезжает с парковки «Ламборджини». Я смотрела ему вслед, заплетая волосы дочери в два веселых хвостика.